Хотя, нет. Я видела нашу с Вадимом супружескую постель, где, как животные, совокуплялись мой муж и его любовница.

Кажется, я на этом зациклилась. Меня перемкнуло.

– В моём доме. На моей постели. На моих простынях, – проговорила я вслух. – На моих шёлковых простынях. На моей кровати, – повторяла я шёпотом, мечтая, что всё это – дурацкий сон, что мне приснилось. А на самом деле ничего не произошло.

– Анна! – ворвался в сознание голос Вадима.

Он всегда называл меня так – полным именем. Ему не нравились уменьшительно-ласкательные Аня, Анюта. «Слишком по-детски», – морщил Вадим нос, будто у него что-то болело, а поэтому он научился произносить моё полное имя с разными интонациями.

Сейчас оно звучало зло и раздражённо.

– Какого чёрта ты дома? – поинтересовался он.

Жизнь рушится, летит под откос, но это, видимо, главный вопрос мироздания.

– Ну, извини, – не стала я на него смотреть, потому что не имела понятия, что будет, если я встречусь с его бесстыжими глазами. – Я не знала, что должна придерживаться расписания, когда мне домой возвращаться.

– Ты почему не на работе? – продолжал наседать муж, и я вдруг поняла, что не могу слышать его голос. Еле держусь, чтобы не сорваться.

– Хорошо, что не говоришь: «это не то, что ты подумала», – наконец-то нашла я в себе силы, чтобы сфокусироваться на фигуре, маячившей в дверном проёме.

Нас разделял метр.

Пропасть, по сути.

Я услышала быстрые шаги, а потом – как хлопнула входная дверь.

Тихо. Поспешно. Воровато. Будто это могло что-то изменить.

Она уже ворвалась в мою жизнь. Могла бы и не стесняться. Цокать каблуками. Хлопнуть дверью. Так, чтобы стёкла моей жизни вывалились нахрен и засыпали пол осколками.

– Анна! – Вадим сделал шаг ко мне.

– Не подходи. Не прикасайся, – попросила тихо. – Не надо ничего говорить и объяснять. Я и так всё поняла.

– Что ты поняла? – повысил он голос. – Ты сейчас в шоке и не способна здраво мыслить.

– Правда? – снова мазнула я взглядом по Вадиму. – Считаешь, я дура? Хотя почему считаешь. Я дура и есть. Самая настоящая.

– Вот только не начинай! – опять в его голосе злость и раздражение.

– Да я уже закончила, – отвернулась устало.

Странно. Я даже не заплакала. Внутри – выжженная пустошь. Будто ничего никогда не было.

Наверное, да. Это шок. И позже накатит волной, что сразу оглушит меня и потянет на дно.

– Ну, прости, – попытался выдать Вадим раскаяние, но я его не почувствовала.

Он злился. Как всегда, впрочем, когда был виноват, но признаваться в этом не хотел.

Пустые слова, что падают в пустую душу.

Я слепо пошарила рукой, ища сумочку. Там телефон. Надо делать простые и понятные вещи. Я не могу здесь оставаться. Надо вызвать такси и выбраться из этого дома.

Сумочка, наверное, осталась в коридоре. Или я её потеряла по дороге к спальне.

Я поднялась со стула. Вадим стоял у меня на пути.

Брюки застёгнуты наспех – ремень болтается. Белоснежная домашняя футболка облегала торс, как вторая кожа. Свежая футболка, из шкафа. Пахнет кондиционером для белья.

Он любил только белые футболки. У него их целая полка. Чистые, хорошо пахнущие, наглаженные. Я заботилась, чтобы у него всегда были чистые вещи.

– Дай мне пройти, – попросила монотонно. На эмоции не хватало сил.

– Не устраивай истерик, Анна, – Вадим тоже говорил тихо, но смотрел волком.

Я бедная Красная Шапочка. Если не сумею за себя постоять, он меня съест.

– Ну, облажался. С кем не бывает.

Для него это в порядке вещей, – отстранённо подумала я. Сколько их было? Вот таких любовниц? Видимо, не одна. А сегодня – не первый и единственный раз. Обыденность. Тайная изнанка жизни Вадима Майского.

Я покачала головой:

– Возможно, для тебя это ничего не значит. Для меня всё по-другому. Уйди с дороги.

Раз, два, три, четыре, пять… – вело отсчёт моё сердце. Не драться же мне с ним? Я ждала.

Где-то на двадцать первом ударе он посторонился. Смотрел исподлобья.

Мне бы вещи собрать. Но для этого нужно зайти в спальню. Я не смогу, не получится. Лучше когда-нибудь потом.

Я шла, спотыкаясь, как слепая. В голове гулко, руки холодные. Хороший сентябрьский день безнадежно испорчен. Навсегда перечёркнут двумя телами на белых простынях.

Сумочка нашлась в коридоре. Стояла на тумбочке.

– Что ты собираешься делать?

Вадим, оказывается, следовал за мной тенью. Уродливым чёрным нечто. Безобразной кляксой, что испоганила мне жизнь.

– Я вызову такси и уеду, – ответила ему не оборачиваясь.

– Давай поговорим, Анна.

– Не о чём говорить, Вадим.

– Есть о чём, – схватил он меня за предплечье.

Пальцы его сжались, как капкан. Больно. Но эта боль не перекрыла ту, что засела у меня в груди.

– Отпусти! – процедила я сквозь стиснутые зубы.

– Не отпущу! – сжал он мою руку ещё сильнее. – Это ничего не значит! Мне всего лишь нужно было спустить пар! Ты достала меня, Анна!

– Чем же, хотела бы я знать?

Вырваться из его хватки невозможно. Я наконец-то почувствовала, как из глаз брызнули слёзы. От физической боли, потому что Вадим, уже не осознавая, сжимал пальцы всё сильнее и сильнее. Он что, хочет руку мне сломать?

– Больно же, отпусти!

– Больно? – стиснул он пальцы ещё крепче. – Что ты знаешь о боли? Больно, это когда ты стала другой, Анна. Когда вечно в себе, своих делах, заботах. Вечно ноешь и таскаешься по клиникам. У тебя же разговоры только об одном – как забеременеть. А если не об этом, то о твоей чёртовой школе. Ты меня перестала замечать, я для тебя что коврик у ног – вытерла грязную обувь – и дальше в свои конспекты да анализы, вечные страдания о ребёнке. Но моя ли в том вина, что ты даже залететь, как любая нормальная баба, не в состоянии? Да у нас секса нормального хрен знает сколько не было! Только по расписанию, только в нужных тебе позах. А после? Да любой нормальный мужик с катушек слетит! А я нормальный, Анна, нормальный! Говорила мне мама: не связывайся. А я, дурак, влюбился! Знал бы, чем это обернётся, не женился бы.

– Отпусти! – рванула я руку, понимая, что ещё немного – и упаду на колени от боли. Всё к тому шло.

Он наконец-то ослабил хватку, смотрел на свою ладонь.

А меня пробил нервный смех. Мама… ну, понятно, откуда ветер веет. Не удивлюсь, если это дорогая мама посоветовала своему любимому мальчику развеяться, отдохнуть «от этой душной Аньки».

Мама Вадима, в отличие от него, не стеснялась меня унижать и отзываться обо мне пренебрежительно.

– Алло, такси? – наконец-то я достала телефон и позвонила.

– Никуда ты не поедешь! – снова попытался достать меня Вадим, но я увернулась. Схватила сумочку и направилась к двери.

К чёрту. Надо уйти отсюда поскорее. Думать я буду потом. И так цистерну помоев вылил на мою несчастную голову. Оказывается, это я во всём виновата.

– Остановись, я сказал!

Вадим всё-таки догнал меня. До двери я дойти не успела.

Вцепился в плечо, развернул.

– Ты меня не остановишь! – снова попыталась я вырваться из его рук.

И тогда он меня ударил. По лицу. Отвесил оплеуху. Такую сильную, что я отлетела к двери и больно ударилась головой и лопатками.

Во рту стало горячо и солоно.

Вадим смотрел не на меня. Снова на руку, что поднял. Ему опять вроде как не верилось, что он это сделал.

И пока он пребывал в прострации, я наконец-то выскочила вон.

Как была: в чулках и без туфель. Растрёпанная. С пылающей щекой и разбитой губой. С одной сумочкой да телефоном в руках.

Глава 3

Уже сидя в такси, я позвонила Машке.

Ехать мне было некуда. Я не бедная родственница, но и не столичная штучка. «Понаехавшая», как пренебрежительно отзывалась обо мне свекровь. За спиной, естественно. Но у спины тоже есть уши. Иногда.

– Маш, можно я к тебе приеду? – спросила, прикладывая платок к разбитой губе. Кровь никак не хотела останавливаться.